М.В. Осмоловский
И.Ю. Осмоловская

Марина Ивановна Цветаева (1892-1941)

 

Сергей Эфрон и Марина Цветаева 

Задания по лирике М.И. Цветаевой 

 

Она - поэт восклицательных знаков, форсированного голоса, крика, стона.
И.Н. Сухих

К вам всем - что мне, ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?!-
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
М.И. Цветаева, 1913

Крупнейший русский поэт (Цветаева очень не любила слова "поэтесса"), прозаик, переводчик Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 8 октября (26 сентября по старому стилю) 1892 года. Год рождения Цветаевой - это ещё и год рождения русского символизма, год внезапного, стремительного появления в русской литературе Максима Горького. Лев Толстой и Чехов в это время - ведущие русские писатели. Ахматовой в год рождения Цветаевой только три года, а Есенин и Маяковский ещё не родились.  

Семья Цветаевой была одной из образованнейших в Москве. Её отец - профессор-филолог, основатель Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина Иван Владимирович Цветаев. Мать - пианистка Мария Александровна Мейн, ученица Антона Рубинштейна.

Иван Владимирович и Мария Александровна, родители Цветаевой

Стихи начала писать в шестилетнем возрасте сразу на трёх языках: русском, немецком, французском. По признанию самой Марины Ивановны, читать она научилась в четыре года, писать (в принципе) - в пять, писать стихи - в шесть, а к семи годам знала уже всё, чем пользовалась потом всю жизнь. 

Дом-музей Цветаевой в Москве

Детство будущего поэта прошло в Москве, в Трёхпрудном переулке, и на даче в Тарусе (ныне Калужская область). Училась в московской женской частной гимназии (теперь это школа №110), а также в пансионах Лозанны и Фрайбурга. В Сорбоннском университете (Франция) Цветаева прослушала курс старофранцузской литературы. С 1914 года вплоть до эмиграции Цветаева жила в двухэтажном особняке в Борисоглебском переулке (на фото вверху). 

В Тарусе в 1906 году умерла от туберкулёза мать Цветаевой М.А. Мейн, а в 1975 году там же от обширного инфаркта скончалась дочь Ариадна Сергеевна Эфрон и была похоронена на тарусском кладбище. 

Дом Цветаевых в Тарусе

Цветаева - о влиянии родителей: "Главенствующее влияние - матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех). Более скрытое, но не менее сильное влияние отца. (Страсть к труду, отсутствие карьеризма, простота, отрешённость). Слитое влияние отца и матери - спартанство. Два лейтмотива в одном доме: Музыка и Музей". 

Оригинальность Цветаевой как поэта проявилась уже в том факте, что она не относила своё творчество ни к одному из направлений и осталась в истории Серебряного века как независимый поэт.

Анастасия (слева) и Марина Цветаевы

В 17-летнем возрасте на собственные средства Цветаева издаёт свой первый поэтический сборник "Вечерний альбом", в который вошло 111 стихотворений. Сборник был посвящён Владимиру Нилендеру, возлюбленному юной Цветаевой, с которым она только что пережила расставание. Сама Цветаева в 1925 году писала, что эта книга стихов появилась "взамен любовного признания человеку, с которым иначе объясниться я не могла". Сборник имеет форму поэтического дневника и разделён на циклы "Детство", "Любовь", "Только тени". 

На её стихи сразу же обратили внимание основатель русского символизма Валерий Брюсов и крупнейший независимый поэт Серебряного века Максимилиан Волошин. С последним Цветаеву будет связывать многолетняя дружба.

Будучи в 1911 году в гостях у Волошина в Коктебеле (Крым, ныне городской округ Феодосия), Цветаева встретила своего будущего мужа, Сергея Яковлевича Эфрона. Ему было 17, ей 18, и в январе 1912 года они поженились. В этом браке у них родились дочери Ариадна (1912-1975), Ирина (1917-1920), сын Георгий (1925-1944).

Отношения Цветаевой с мужем несколько раз прерывались по разным причинам. В 1914 году она ушла от мужа, завязав романтические отношения с переводчицей Софией Парнок, которой посвятила цикл "Подруга". В этот цикл вошли такие известные стихотворения, как "Под лаской плюшевого пледа" и "Хочу у зеркала, где муть...". Сергей Эфрон был в отчаянии и даже собирался вызвать Софью Парнок на дуэль, хотя это и не вписывалось в представления о дворянской чести. Впоследствии Цветаева свои отношения с Парнок охарактеризует как "первую катастрофу" в её жизни. В 1916 году она вернулась к Эфрону, однако вскоре их разлучила гражданская война, а впоследствии - эмиграция мужа, служившего в армии Деникина.

Дом Анастасии Цветаевой (ныне музей) в Александрове, Владимирская область

Лето 1916 года Цветаева проводит в Александрове (ныне город во Владимирской области), где жила её сестра Анастасия с гражданским мужем Маврикием Минцем. Именно в "александровское лето" были написаны циклы "К Ахматовой" и "Стихи о Москве". 

В Александрове было написано знаменитое стихотворение "Мне нравится, что вы больны не мной...", посвящённое второму мужу Анастасии Цветаевой Маврикию Минцу. По признанию самой Анастасии Ивановны, сделанному в 1980 году, Марина "не на шутку" увлеклась Минцем, и это породило в городе Александрове сплетни о том, кто кого любит в семье Цветаевых. Стихотворение стало своеобразной реакцией на эти слухи. В 1917 году Минц умер от аппендицита, а 22-летняя вдова и мать двоих сыновей Анастасия Цветаева, прожившая 99 лет, до конца своих дней замуж не выходила. 

 

Революционные события февраля и октября 1917 года Цветаева, в отличие от остальных писателей, воспринимает не эмоционально, а рассудочно: в стихотворении "Из строгого, стройного храма..." она смотрит на происходящие события как бы со стороны. 

В 1917-1921 годах работает в разных учреждениях советской России: в комиссариате по делам национальностей, в коллегии по делам пленных и беженцев, в театральном отделе Народного комиссариата просвещения. В это же время пишет цикл "Лебединый стан", в котором ясно ощущается симпатия к белому движению. Впоследствии Сергей Эфрон, служивший в белой гвардии, говорил, что в этих стихах Марины Ивановны "всё совсем не так, как было на самом деле".

Сергей Эфрон - Марине Цветаевой о сборнике "Лебединый стан":  "И всё же это было совсем не так, Мариночка. Была братоубийственная и самоубийственная война, которую мы вели, не поддержанные народом; было незнание, непонимание нами народа, во имя которого, как нам казалось, мы воевали... Были и герои. Только вот народ их героями не признает. Разве что когда-нибудь жертвами..." (по воспоминаниям Ариадны Эфрон). 

С 1918 по 1921 годы от Сергея Эфрона нет никаких вестей, Цветаева даже не знает, жив ли он.  В эти годы у неё случается роман с О.Э. Мандельштамом. Их отношения завершились после того, как Осип Эмильевич встретил свою будущую жену, Надежду Хазину. Результатом этого разрыва стало стихотворение "Вчера ещё в глаза глядел...". 

На самом деле Эфрон с армией Деникина в 1920-1921 годах отступал к югу России и из Крыма отправился в Константинополь, а оттуда - в Прагу. Именно из Праги и приходит известие, что Эфрон жив. В мае 1922 года, выпустив поэтический сборник "Вёрсты", вместе с Ариадной Цветаева выезжает за границу: ей разрешают уехать к мужу. Они живут в Берлине - здесь публикуется поэтический цикл "Разлука" - и в Праге - здесь написаны "Поэма Горы" и "Поэма Конца"; обе поэмы посвящены жившему в их пражском доме Константину Родзевичу, с которым у Цветаевой был продолжительный роман.

Наконец, семья поселяется в Париже. Цветаева пишет свой последний поэтический цикл "После России" (1928). Однако в эмиграции Цветаева ощущает свою ненужность, большинство написанных поэтических произведений остаётся неопубликованным, зато неожиданно популярной оказывается проза Цветаевой: "Дом у Старого Пимена", "Мать и музыка", "Мой Пушкин", "Живое о живом", "Нездешний вечер", "Пленный дух".

Роковым для Цветаевой становится факт публикации в одной из эмигрантских газет приветствия В.В. Маяковскому, приехавшему в Париж. С этого времени все эмигрантские издания перестают печатать её произведения. 

В 1920-1930-е годы Цветаева ведёт очень активную переписку с поэтом Борисом Пастернаком, с которым в то время была знакома лишь заочно. Она пишет ему многостраничные письма почти каждый день. Характер переписки был слишком откровенным, что вызвало крайнее возмущение у жены Пастернака. В конце концов, переписка обрывается по инициативе Пастернака. Через девять лет Цветаева и Пастернак встретятся в Париже, но это свидание разочарует Марину Ивановну, и она назовёт это событие невстречей

Серьёзные финансовые трудности привели фактически к нищете: "...мы медленно умираем от голода", - писала Цветаева об этом периоде жизни. Все эти сложные обстоятельства заставили её семью постепенно вернуться на родину: сначала в 1937 году разрешение вернуться получила Ариадна, затем удалось бежать в СССР Сергею Эфрону - к тому времени агенту НКВД, а в 1939 году вернулась и сама Марина Ивановна с сыном Георгием.

По свидетельству Ирины Одоевцевой, провожавшей Цветаеву на вокзал, Марина Ивановна не хотела возвращения на родину, но решилась на этот шаг ради сына, которому хотела вернуть историческую родину.

Семье был предоставлен дом в Болшеве (ныне район подмосковного города Королёва). В этом же году были арестованы Ариадна (15 лет ссылки, реабилитирована в 1955 году) и Сергей (расстрелян в октябре 1941 года). Марина Ивановна в это время занимается исключительно переводами.  

 

 Анастасия Цветаева (1894-1993)

В августе 1941 года Цветаева уежает в эвакуацию в город Елабугу (райцентр в Татарстане). Там она и покончила с собой 31 августа 1941 года, оставив три предсмертные записки: Асееву, сыну Георгию (Муру) и тем, кто будет её хоронить. Точное место захоронения долгое время было неизвестно. Сестра Цветаевой Анастасия Ивановна в 1960 году разыскала примерное место погребения Марины Ивановны, и там впоследствии установили гранитную плиту. 

Гранитное надгробие на предполагаемом месте захоронения М.И. Цветаевой в Елабуге

Сама Марина Ивановна хотела быть похороненной в Тарусе. В 1962 году студент-филолог Киевского университета решил выполнить волю Цветаевой и добился от исполкома Тарусы разрешения установить камень в соответствии с волеизъявлением поэта. Однако парадоксальным образом этому помешала дочь Цветаевой Ариадна Сергеевна. Она опасалась, что из-за фактически самовольной установки памятного знака не выйдет готовившийся к выпуску сборник стихотворений её матери. Камень убрали, но в 1988 году восстановили. 

Цветаева - о желании быть похороненной в Тарусе: "Я бы хотела лежать на тарусском хлыстовском кладбище, под кустом бузины, в одной из тех могил с серебряным голубем, где растет самая красная и крупная в наших местах земляника. Но если это несбыточно, если не только мне там не лежать, но и кладбища того уже нет, я бы хотела, чтобы на одном из тех холмов, которыми Кирилловны шли к нам в Песочное, а мы к ним в Тарусу; поставили с тарусской каменоломни камень: «Здесь хотела бы лежать МАРИНА ЦВЕТАЕВА»".

Кенотаф М.И. Цветаевой в Тарусе 

Лирика М.И. Цветаевой

Исключительное место в творчестве Цветаевой занимает тема поэта и поэзии. Никто из поэтов ни до, ни после Цветаевой не посвящал отдельные циклы другим авторам. В 1916 году она публикует цикл "Стихи к Ахматовой". В этом цикле - поэтическое коленопреклонение перед Ахматовой, которая была всего лишь на три года старше Цветаевой. С её творчеством Цветаева познакомилась в 1912 году, когда прочитала сборник "Вечер", а единственная встреча их состоялась в начале июня 1941 года. 

Ахматова - о встрече с Цветаевой: "Наша первая и последняя двухдневная встреча произошла в июне 1941 г. на Большой Ордынке, 17, в квартире Ардовых (день первый) и в Марьиной Роще у Н. И. Харджиева (день второй и последний). Страшно подумать, как бы описала эти встречи сама Марина, если бы осталась жива, а я бы умерла 31 августа 41 г. Это была бы “благоуханная легенда”, как говорили наши деды. Может быть, это было бы причитание по 25-летней любви, которая оказалась напрасной, но, во всяком случае, это было бы великолепно. Сейчас, когда она вернулась в свою Москву такой королевой и уже навсегда… мне хочется просто “без легенды” вспомнить эти два дня".

Виктор Ардов - о встрече Ахматовой и Цветаевой: "Конечно, они были сдержанны, но это была встреча двух женщин, у которых дети в тюрьме сидели. Если бы они встретились в 1910 году, это вполне могло быть проходной холодной встречей. Но теперь они обе понимали, что они подруги по несчастью. В этот момент им было не до литературных разногласий. Встреча не была сухой. Бедствующая Цветаева подарила Ахматовой шаль и брошь, с которыми та потом не расставалась. Разговор их не был чопорным". 

В 1916 - "Стихи к Блоку": Блока она почитала как божество и выразила свои чувства в этом цикле. В 1931 - "Стихи к Пушкину". Есть у неё стихи, посвящённые Мандельштаму, Есенину, Маяковскому, Пастернаку, Волошину, французскому поэту Андре Шенье. 

В стихах о любви у Цветаевой - безудержность, беспредельность. Счастливая любовь - событие мирового масштаба ("С этой горы, как с крыши..."). Невзаимная любовь - вселенская катастрофа ("Вчера ещё в глаза глядел..."). Любовь к мужчине, как и любовь к Родине, доводится у Цветаевой до предела, отсюда - надрывные интонации, зашкаливающая эмоциональность. 

 

Поэтические сборники Поэмы Сказки Драмы Эссе, проза

"Вечерний альбом" (1910)

"Волшебный фонарь" (1912)

"Из двух книг" (1913)

"Юношеские стихи" (1915)

"Подруга" (1916)

"Вёрсты" (1921)

"Лебединый стан" (1921)

"Стихи к Блоку" (1921)

"Конец Казановы" (1922)

"Разлука" (1922)

"Ремесло" (1923)

"Психея. Романтика" (1923)

"После России" (1928)

"Чародей" (1914)

"На Красном Коне" (1921)

"Поэма Горы" (1924, 1939)

"Поэма Конца" (1924)

"Крысолов" (1925)

"С моря" (1926)

"Попытка комнаты" (1926)

"Поэма Лестницы" (1926)

"Новогоднее" (1927)

"Поэма Воздуха" (1927)

"Красный бычок" (1928)

"Перекоп" (1929)

"Сибирь" (1930)

"Царь-Девица" (1920)

"Переулочки" (1922)

"Мо́лодец" (1922)

"Червонный валет" (1918)

"Метель" (1918)

"Фортуна" (1918)

"Приключение" (1918-1919)

"Каменный Ангел" (1919)

"Феникс" (1919)

"Ариадна" (1924)

"Федра" (1927)

«Живое о живом» (воспоминания о Максимилиане Волошине)

«Пленный дух» (воспоминания об Андрее Белом)

"Нездешний вечер" (воспоминания о Михаиле Кузмине) 

«Мой Пушкин»

«Пушкин и Пугачёв»

«Искусство при свете совести»

«Поэт и время»

«Эпос и лирика современной России»

 

 

    Ариадна Сергеевна Эфрон - о своей матери, Марине Ивановне Цветаевой.

    Моя мать, Марина Ивановна Цветаева, была невелика ростом — 163 см, с фигурой египетского мальчика — широкоплеча, узкобёдра, тонка в талии. Юная округлость её быстро и навсегда сменилась породистой сухопаростью; сухи и узки были ее щиколотки и запястья, легка и быстра походка, легки и стремительны — без резкости — движения.  

    Волосы её, золотисто-каштановые, в молодости вившиеся крупно и мягко, рано начали седеть — и это еще усиливало ощущение света, излучавшегося её лицом — смугло-бледным, матовым; светлы и немеркнущи были глаза — зелёные, цвета винограда, окаймлённые коричневатыми веками.

    Руки были крепкие, деятельные, трудовые. Два серебряных перстня (перстень-печатка с изображением кораблика, агатовая гемма с Гермесом в гладкой оправе, подарок её отца) и обручальное кольцо — никогда не снимавшиеся, не привлекали к рукам внимания, не украшали и не связывали их, а естественно составляли с ними единое целое.

    Голос был девически высок, звонок, гибок.      

    Речь — сжата, реплики — формулы.

    Умела слушать; никогда не подавляла собеседника, но в споре была опасна: на диспутах, дискуссиях и обсуждениях, не выходя из пределов леденящей учтивости, молниеносным выпадом сражала оппонента.

    Была блестящим рассказчиком.

    Читала стихи охотно, доверчиво, по первой просьбе, а то и не дожидаясь ее, сама предлагая: «Хотите, я вам прочту стихи?».     

    Была добра и щедра: спешила помочь, выручить, спасти — хотя бы подставить плечо; делилась последним, наинасущнейшим, ибо лишним не обладала.        

    Беспомощна не была никогда, но всегда — беззащитна. Снисходительная к чужим, с близких — друзей, детей — требовала как с самой себя: непомерно.

    Не отвергала моду, как считали некоторые поверхностные ее современники, но, не имея материальной возможности ни создавать ее, ни следовать ей, брезгливо избегала нищих под нее подделок и в годы эмиграции с достоинством носила одежду с чужого плеча.

    В вещах превыше всего ценила прочность, испытанную временем: не признавала хрупкого, мнущегося, рвущегося, крошащегося, уязвимого, одним словом — «изящного».

    Была спартански скромна в привычках, умеренна в еде.

    Пила чёрный кофе: светлые его зёрна жарила до коричневости, терпеливо молола в старинной турецкой мельнице, медной, в виде круглого столбика, покрытого восточной вязью.

    С природой была связана воистину кровными узами, любила её — горы, скалы, лес — языческой обожествляющей и вместе с тем преодолевающей её любовью, без примеси созерцательности, поэтому с морем, которого не одолеть ни пешком, ни вплавь, не знала что делать. Просто любоваться им не умела.

    Легко переносила жару, трудно — холод.

    Была равнодушна к срезанным цветам, к букетам, ко всему, распускающемуся в вазах или в горшках на подоконниках; цветам же, растущим в садах, предпочитала, за их мускулистость и долговечность, — плющ, вереск, дикий виноград, кустарники.

    Ценила умное вмешательство человека в природу, его сотворчество с ней: парки, плотины, дороги.

    С неизменной нежностью, верностью и пониманием (даже почтением!) относилась к собакам и кошкам, они ей платили взаимностью.

    В прогулках чаще всего преследовала цель: дойти до…, взобраться на…; радовалась более, чем купленному, «добыче»: собранным грибам, ягодам и, в трудную чешскую пору, когда мы жили на убогих деревенских окраинах, — хворосту, которым топили печи.

    Хорошо ориентируясь вне города, в его пределах теряла чувство направления, плутала до отчаяния даже в знакомых местах.

    Боялась высоты, многоэтажности, толпы (давки), автомобилей, эскалаторов, лифтов. Из всех видов городского транспорта пользовалась (одна, без сопровождающих) только трамваем и метро. Если не было их, шла пешком.

    Была не способна к математике, чужда какой бы то ни было техники.

    Ненавидела быт — за неизбывность его, за бесполезную повторяемость ежедневных забот, за то, что пожирает время, необходимое для основного. Терпеливо и отчужденно превозмогала его — всю жизнь.

    Общительная, гостеприимная, охотно завязывала знакомства, менее охотно развязывала их. Обществу «правильных людей» предпочитала окружение тех, кого принято считать чудаками. Да и сама слыла чудачкой.

    Считалась с юностью, чтила старость.

    Обладала изысканным чувством юмора, не видела смешного в явно — или грубо — смешном.

    К людям труда относилась с глубоким уважением собрата; праздность, паразитизм, потребительство были органически противны ей, равно как расхлябанность, лень и пустозвонство.

    Была человеком слова, человеком действия, человеком долга.

    При всей своей скромности знала себе цену.