БЕЗ ГНЕЗДА
Куда мне деться? Что предпринять? Я как одинокая птица без гнезда... Нахохлившись, сидит она на голой, сухой ветке. Оставаться тошно... а куда полететь? И вот она расправляет свои крылья — и бросается вдаль стремительно и прямо, как голубь, вспугну́тый ястребом. Не откроется ли где зелёный, приютный уголок, нельзя ли будет свить где-нибудь хоть временное гнёздышко?
Птица летит, летит и внимательно глядит вниз. Под нею жёлтая пустыня, безмолвная, недвижная, мёртвая. Птица спешит, перелетает пустыню — и всё глядит вниз, внимательно и тоскливо. Под нею море, желтое, мёртвое, как пустыня. Правда, оно шумит и движется — но в нескончаемом грохоте, в однообразном колебании его валов тоже нет жизни и тоже негде приютиться.Устала бедная птица... Слабеет взмах её крыл; ныряет её полёт. Взвилась бы она к небу... но не свить же гнезда в той бездонной пустоте!.. Она сложила наконец крылья... и с протяжным стоном пала в море. Волна её поглотила... и покатилась вперёд, по-прежнему бессмысленно шумя. Куда же деться мне? И не пора ли и мне — упасть в море?
Январь, 1878
ПИСАТЕЛЬ И КРИТИК
Писатель сидел у себя в комнате за рабочим столом. Вдруг входит к нему критик.
— Как! — воскликнул он, — вы всё ещё продолжаете строчить, сочинять, после всего, что я написал против вас? после всех тех больших статей, фельетонов, заметок, корреспонденций, в которых я доказал как дважды два четыре, что у вас нет — да и не было никогда — никакого таланта, что вы позабыли даже родной язык, что вы всегда отличались невежеством, а теперь совсем выдохлись, устарели, превратились в тряпку?
Сочинитель спокойно обратился к критику.
— Вы написали против меня множество статей и фельетонов, — отвечал он, — это несомненно; но известна ли вам басня о лисе и кошке? У лисы много было хитростей — а она всё-таки попалась; у кошки была только одна: взлезть на дерево... и собаки её не достали. Так и я: в ответ на все ваши статьи — я вывел вас целиком в одной только книге; надел на вашу разумную голову шутовской колпак — и будете вы в нём щеголять перед потомством.
— Перед потомством! — расхохотался критик, — как будто ваши книги дойдут до потомства?! Лет через сорок, много пятьдесят их никто и читать не будет.
— Я с вами согласен, — отвечал писатель, — но с меня и этого довольно. Гомер пустил на вечные времена своего Ферсита; а для вашего брата и полвека за глаза. Вы не заслуживаете даже шутовского бессмертия. Прощайте, господин... Прикажете назвать вас по имени? Едва ли это нужно... все произнесут его и без меня.
Июнь, 1878
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
День за днём уходит без следа, однообразно и быстро. Страшно скоро помчалась жизнь, — скоро и без шума, как речное стремя перед водопадом. Сыплется она ровно и гладко, как песок в тех часах, которые держит в костлявой руке фигура Смерти. Когда я лежу в постели и мрак облегает меня со всех сторон — мне постоянно чудится этот слабый и непрерывный шелест утекающей жизни. Мне не жаль её, не жаль того, что я мог бы ещё сделать... Мне жутко. Мне сдаётся: стоит возле моей кровати та неподвижная фигура... В одной руке песочные часы, другую она занесла над моим сердцем... И вздрагивает и толкается в грудь моё сердце, как бы спеша достучать свои последние удары.
Декабрь, 1878
КОГДА МЕНЯ НЕ БУДЕТ...
Когда меня не будет, когда всё, что было мною, рассыплется прахом, — о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно, ты, которая наверно переживёшь меня, — не ходи на мою могилу... Тебе там делать нечего. Не забывай меня... но и не вспоминай обо мне среди ежедневных забот, удовольствий и нужд... Я не хочу мешать твоей жизни, не хочу затруднять её спокойное течение.
Но в часы уединения, когда найдёт на тебя та застенчивая и беспричинная грусть, столь знакомая добрым сердцам, возьми одну из наших любимых книг и отыщи в ней те страницы, те строки, те слова, от которых, бывало, — помнишь? — у нас обоих разом выступали сладкие и безмолвные слезы. Прочти, закрой глаза и протяни мне руку... Отсутствующему другу протяни руку твою. Я не буду в состоянии пожать ее моей рукой — она будет лежать неподвижно под землёю... но мне теперь отрадно думать, что, быть может, ты на твоей руке почувствуешь лёгкое прикосновение. И образ мой предстанет тебе — и из-под закрытых век твоих глаз польются слёзы, подобные тем слезам, которые мы, умилённые Красотою, проливали некогда с тобою вдвоём, о ты, мой единственный друг, о ты, которую я любил так глубоко и так нежно!
Декабрь, 1878
МОЛИТВА
О чем бы ни молился человек — он молится о чуде. Всякая молитва сводится на следующую: «Великий боже, сделай, чтобы дважды два — не было четыре!»
Только такая молитва и есть настоящая молитва — от лица к лицу. Молиться всемирному духу, высшему существу, кантовскому, гегелевскому, очищенному, безо́бразному богу — невозможно и немыслимо.
Но может ли даже личный, живой, о́бразный бог сделать, чтобы дважды два — не было четыре?
Всякий верующий обязан ответить: может — и обязан убедить самого себя в этом. Но если разум его восстанет против такой бессмыслицы?
Тут Шекспир придёт ему на помощь: «Есть многое на свете, друг Горацио...» и т. д.
А если ему станут возражать во имя истины, — ему стоит повторить знаменитый вопрос: «Что есть истина?»
И потому: станем пить и веселиться — и молиться.
Июнь, 1881
ИСТИНА И ПРАВДА
— Почему вы так дорожите бессмертием души? — спросил я.
— Почему? Потому что я буду тогда обладать Истиной вечной, несомненной... А в этом, по моему понятию, и состоит высочайшее блаженство!
— В обладании Истиной?
— Конечно.
— Позвольте; в состоянье ли вы представить себе следующую сцену? Собралось несколько молодых людей, толкуют между собою... И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. «Что такое? Что такое?» — «Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот ещё: между двумя точками самый краткий путь — прямая линия!» — «Неужели! о, какое блаженство!» — кричат все молодые люди, с умилением бросаются друг другу в объятия! Вы не в состоянии себе представить подобную сцену? Вы смеётесь... В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства... Вот Правда может. Это человеческое, наше земное дело... Правда и Справедливость! За Правду и умереть согласен. На знании Истины вся жизнь построена; но как это «обладать ею»? Да ещё находить в этом блаженство?
Июнь, 1882
Поделиться с друзьями: